Вампиры - Страница 29

Старик снова весь затрясся:

- Что, ехать в замок, в твой родовой замок, зачем? Что тебе в нем? закричал он сердито.

- Как зачем? Вот уже два месяца, как я живу в нем, - смеясь, заявил я.

- Ты в замке, рядом, два месяца, - бормотал он. Зубы, т.е. нижняя челюсть старика, дрожали.

- Ты жив, здоров, совершенно здоров. Поклянись Божьей Матерью, что ты говоришь правду, - и он повелительно указал на угол.

Весь угол был занят образами, большими и маленькими; перед ними горела лампада, стоял аналой с открытой книгой. Войдя в комнату, я не заметил этого угла, и теперь он поразил меня диссонансом: лампада и человеческий скелет!

- Клянись, говорю тебе, крестись! - настаивал грозно старик.

Думая, что имею дело с сумасшедшим, и не желая его сердить, я перекрестился и сказал торжественно.

- Клянусь Божьей Матерью, я жив и вполне здоров.

Старик заплакал, вернее, как-то захныкал и, вытаскивая из кармана огромный платок, все повторял:

- Зачем ты приехал, зачем ты приехал? Чего ты хочешь?

Когда он совершенно успокоился, я ему рассказал, что с детства скучал по родине, но не смел ослушаться приказания отца и жил в чужих краях. Внезапная смерть отца сняла с меня запрет, и я явился поклониться гробам отца и матери, и представьте, доктор, я не нашел их в склепе, - закончил я.

- Не нашел. В склепе не нашел! - радостно шептал старик. - А новый склеп ты не трогал?

- А разве есть новый склеп? Где же он?

- Хорошо, очень хорошо, - потирал старикашка свои руки.

Я ничего не понимал и страшно раскаивался, что связался с полоумным. Соображая, как бы поудобнее выбраться из глупого положения, я молчал.

Молчал и старик.

- Когда ты едешь обратно в чужие края? - наконец спросил он.

- Обратно? И не собираюсь! - возразил я с удивлением. - Замок вычищен, отремонтирован заново, и через две недели моя свадьба.

Глаза старика опять выразили ужас.

- Ты намерен навсегда поселиться в замке и хочешь жениться, быть может, уже наметил невесту. Безумец, безумец, разве старый Петро не был у тебя, разве он не сказал тебе, что по завету отца ты не должен был приезжать в замок, а не то, что жить тут, да еще с молодой женой, - кричал, весь трясясь, старик.

Все эти глупые охи и крики окончательно мне надоели, и я резко сказал:

- Отец ни разу не писал мне ничего подобного, да и теперь поздно об этом говорить; невеста моя уже приехала и находится сейчас в замке.

- Пресвятая Матерь Божия, помилуй ее и спаси! - горестно прошептал старик. - Ну, Карло, не думал я, что судьба заставит выпить меня и эту горькую чашу. А видно, ничего не поделаешь! Мы оберегали тебя от этого ужаса, но ты сам дерзко срываешь благодетельный покров. Твой отец взял с меня и Петро странную клятву, что тайна эта умрет с нами... но теперь я должен, я обязан открыть ее тебе... Да, прости меня Пресвятая Заступница... дорогой друг, ты говорил: "Смотри, ни на духу, ни во сне ты не должен говорить, из могилы я буду следить за тобой", а сейчас, если ты можешь слышать, пойми и прости: но ведь Карло надо спасти, избавить, хотя бы ценой моей души - души клятвопреступника! - печально и торжественно проговорил старик.

Он замолчал и скорбно поник головою.

Хотя все его слова представляли какой-то бред, но я не считал его больше сумасшедшим, что-то говорило мне о их правде и о ужасе, что ждет меня.

Я молчал, боясь нарушить думы доктора, и в то же время старался догадаться, что за тайну должен он мне открыть. Первая моя мысль была насчет моего большого состояния: честно ли оно нажито? нет ли крови на нем? - и я давал себе слово исправить, что можно.

Нет, невероятно.

Смерть матери, неповинен ли в ней отец?

Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил ее память.

Что же, наконец?

Доктор все молчал... потом спросил меня:

- Карло, что помнишь ты из своего детства?

Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.

- Ну, а что ты думаешь о смерти своей матери?

Холод пробежал по мне - неужели?

Я рассказал то, что ты уже знаешь, т.е. что мать видела во сне змею, которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей было лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась.

Затем, этого ты еще не знаешь, она начала сильно слабеть день ото дня, и все жаловалась, что по ночам чувствует тяжесть на груди: не может ни сбросить ее и ни крикнуть.

Отец начал вновь дежурить у ее постели, и ей опять стало легче. Устав за несколько ночей, отец решил выспаться и передал дежурство Пене.

В ту же ночь матери сделалось много хуже.

Утром, когда стали спрашивать Пепу, в котором часу начался припадок, она ответила, что не знает, так как ее в комнате не было.

- Господин граф пришел, и я не смела остаться, - сказала она.

- Я пришел, что ты выдумываешь, Пепа, - засмеялся отец.

- Да как же, барин, вы открыли дверь на террасу, оттуда так и подуло холодом, и хоть вы и укутались в плащ, но я сразу вас узнала, - настаивала служанка.

- Ну, дальше, - сказал, бледнея, отец.

- Вы встали на колени возле кровати графини, ну я и ушла, - кончила Пепа.

- Хорошо, можете идти, - сказал отец и, поворачивая к доктору свое бледное лицо, прошептал:

- Я не был там! - Я замолчал на минуту.

- Так, - качнул старик головой, - так.

- Чем кончилось это дело, кто входил в комнату матери, я не знаю и до сих пор, - закончил я.

- Дальше, дальше, - бормотал старик.

- Дальше, через три дня Люси, мою маленькую сестренку Люси, - продолжал я свой рассказ, - нашли мертвою в кроватке. С вечера она была здорова, щебетала, как птичка, и просила разбудить ее рано... рано - смотреть солнышко.

Утром, удивленная долгим сном ребенка, Катерина подошла к кроватке, но Люси была не только мертва, но и застыла уже.